Темный Инквизитор - моя новая любовь, походу

[blackjokerstain]

Название: Новый мир, старые боги. Новый мир, новый бог
Автор: Kira Stain
Фэндом: Dragon Age
Персонажи: м!Лавеллан, шпион Инквизиции, Солас (Фен'Харел), мельком упоминание Дориан/м!Лавеллан
Рейтинг: R
Жанры: Джен, Слэш (яой), Фэнтези, Даркфик, Ужасы
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие
Размер: Мини, закончен
Публикация: запрещена

Описание: Священный совет окончен, угроза кунари отступила, а Фен'Харел явил свои планы. В Инквизиции объявлена зачистка, а Инквизитор готовится противостоять богу, которому когда-то возносил молитвы.

Комментарий: мой дорогой Лавеллан всё же ушел в дарк.

Трим знал, что все к этому шло.
Последний раз был слишком грязным: его возвращение на рассвете заметил напарник, оказавшийся в этот раз чужим, из тех, кто чуть ли не заглядывал сестре Лелиане в рот и из кожи вон лез, стараясь проявить себя и доказать свою верность Инквизиции.
Раньше такое событие, как таинственная ночная вылазка, могли спокойно принять за простую прогулку, учитывая срок службы и не раз за время борьбы с Корифеем доказанную верность Трима — ну утомился, захотел пройтись и подышать свежим воздухом, очистить голову от дурных мыслей. С кем не бывает? В такие времена у всякого поедет крыша.
Во всяком случае, у Трима такое всегда срабатывало раньше.
Но не в этот раз.
Не сейчас, когда вся Инквизиция стоит на ушах, когда каждого солдата проверяют и перепроверяют так тщательно и усердно, что уже многие из сторонников Лидера попали под карающую длань самого Инквизитора — казнь каждого предателя он всегда исполнял лично, будь то публичная или тайная, исполняемая в темных подвалах тюрьмы и комнат допроса. Стыд был тому причиной после всех событий на Священном совете, ответственность перед окружающими или просто жажда крови обманувших его, Трим не знал и не желал узнавать.
Но вот случилась дурацкая оплошность, и напарник, так не вовремя вышедший из лагеря справить нужду, разглядел его среди деревьев в обманчивом голубом свете раннего утра.
Трим долго не медлил, да и пещера медведя, найденная два дня назад, оказалась удачным образом совсем рядом с лагерем Инквизиции, а он был весьма искусен в маскировке собственных дел и сейчас постарался, чтобы все выглядело правдоподобно. Раны были похожи на те, что оставляют крупные и острые медвежьи когти, а по разодранному телу большего понять все равно было нельзя – едва узнавалось даже лицо неудачливого солдата. Да и сам медведь позже, обнаружив столь щедрый подарок, славно потрудился, так что следы были заметены блестяще.
Но вопросы все равно возникли.
Почему солдат, знающий о медведе, оказался так близко к пещере и так далеко от лагеря для справления простой нужды? Почему медведь так долго убивал безоружную жертву – а следов ран было слишком много для очевидно простой схватки?
Трим понял, что в этот раз избежать ответов не сможет.
Он думал, что успеет собрать последние крупицы данных, нужные для его задания, чтобы вернуться не с пустыми руками и выполнить поручение Лидера. Но его опередили. Схватили.
И не было среди стражи никого, кто так же прятал в складках одежды знак верности их новому лидеру.
Маленький деревянный клык.
В небольшой камере было сыро и холодно, ведь вместо одной из стен тюрьмы был обрыв с вечно ревущим водопадом, шум которого забивался в самые дальние уголки сознания, многим пленным не давая спать, изнурял и выводил из себя, ослаблял перед последующими допросами. Многие сдавались даже без пыток, лишь бы их не посадили обратно за решетку, где бесконечный рев воды разрывал голову днями и ночами.
И сырость. Вся собственная одежда, подушка, жесткие простыни и тонкое одеяло промокали насквозь, и можно было только пытаться спрятаться в самом углу темницы от гуляющего ледяного ветра, чтобы хоть немного облегчить свою участь.
Сколько пленников, врагов и предателей погибло в темницах бравой и славной Инквизиции попросту от этого холода?
Трим был в камере уже три дня, от скуки считая секунды, которые провел, связанный за решеткой. Он не был глупцом и прекрасно понимал, что впереди его ждал долгий допрос — но он не сомневался, что выдержит любые пытки — и меч Инквизитора, который тот, будучи магом, использовал исключительно на казнях. И кровь его предательства будет далеко не первой, что окрасит этот клинок.
Но к чему держать его здесь, не моря при том голодом и не пытаясь даже ослабить его волю? Трима не пугали, не угрожали, не насмехались, исправно утром и вечером приносили далеко не королевскую, но вполне сносную еду. Только сырость и холод давили и ослабляли, но Трим был давно привычен к самым жестким полевым условиям – разведчикам приходилось ночевать в ледяных пещерах, на топких и обманчивых болотах, в пронизываемых ветрами пустошах и пустынях. Триму был совершенно не страшен простой холод.
Хотят по-хорошему с ним поговорить и попытаться так выведать сведения? Едва ли. Не такие методы у Лелианы, да и мала была польза от такого подхода к солдатам и шпионам. Всех учили сопротивляться пыткам и не верить лживым предложениям о сотрудничестве. А у Трима была еще и бесконечная верность.
Все, кто пошел за новым Лидером, были верны ему больше, чем Инквизиции, а ей Трим когда-то доверил свою жизнь, честь, будущее — да что там, всего себя и немного больше он отдал на службу Инквизитору и великой цели. И их Лидер смог превзойти, получить от них еще больше верности, еще больше самоотдачи, так что он вообще был удивлен, что Инквизиции удается найти хоть кого-то из них, узнавать хоть какие-то сведения.
А потом Трим понял, почему его не допрашивали.
Правда, слишком поздно.
Стоило попытаться самому себя убить еще здесь, в холодной сырой камере.
Звук открывающейся решетки, который раздался совсем не по времени — завтрак уже был, до ужина еще далеко, а больше сюда не приходили.
И шаги по каменному полу темницы раздались не привычно тяжелые, с лязгом стали воинских сапог, а мягкие и тихие, легкие, едва слышные.
Шаги эльфа, да и то не всякого.
Неужели?..
Чушь, их Лидер не придет за каким-то пойманным шпионом, Трим и не надеялся. Почти. Сам попался, сам виноват, смерть он заслужил, ведь более не был достоин следовать за Лидером во имя нового мира.
Тогда оставался только один вариант.
И в этот момент осознания из-за боковой стены его темницы, со стороны двери в подземелье, возникла фигура Инквизитора.
Понятно, кого ждали. Когда вернется Лавеллан.
Видимо, он сам будет проводить допрос. Необычно.
Трим, сидевший в углу темницы прямо на полу, со сложенными на коленях перед собой связанными руками, склонил голову в легком поклоне.
Он никогда не презирал Инквизитора, как некоторые из армии Лидера. Ведь однажды добровольно пошел за ним, искренне верный и готовый отдать за него все.
- Инквизитор.
Лавеллан стоял молча, скрестив руки на груди, и Трим мог даже в полумраке темницы разглядеть тусклый блеск металлического протеза, заменивший Инквизитору руку с Меткой.
Шли минуты, а его все еще рассматривали сквозь прутья решетки, не сводя взгляда неестественных глаз.
Наконец, спустя долгое и немного напрягающее молчание, Инквизитор нарушил тишину, задав один-единственный вопрос:
- Полагаю, тебя тоже бесполезно спрашивать о твоих соратниках-шпионах и планах Соласа?
Лидера не называли по имени, как бы тот не просил. Никто не мог, ведь достаточно подойти к нему чуть ближе, оказаться в десятке шагов, чтобы даже не маг почувствовал густые и мощные волны силы, исходящей от него. Силы древних, силы богов.
Но Инквизитор произносил его имя легко, будто Лидер был все еще просто каким-то эльфом. Просто магом.
Лавеллан считал себя равным.
Что ж.
Трим знал, что, будучи однажды пойманным, станет совершенно бессмысленно и далее притворяться, пытаться оправдать себя, клясться в якобы верности Инквизиции и отрицать всякие обвинения в предательстве. Ему больше никто не поверит.
И потому он снова склонил голову в знаке уважения.
- Ничего личного, Инквизитор. Я всегда верил в вас, но и о своем пути не сожалею. И выдавать никого не стану.
Лавеллан с несколько секунд еще смотрел, даже не мигая, а после кивнул, отворачиваясь.
- Я так и думал. Солас всегда видел всех насквозь.
Все такие же легкие и тихие шаги, после которых грохот закрывающейся двери практически оглушал.
Но Трим подозревал, что вряд ли все закончится так просто.

На следующий день сразу после завтрака к нему пришли два стражника, открыли замок на двери темницы, подхватили его с двух сторон под руки, поднимая из уже ставшего привычным и практически родным угла, и повели наверх по лестнице, наружу, во внутренний двор Скайхолда, откуда - дальше по ступеням на стену, к двери в дальнюю башню, где раньше какое-то время жили маги, ныне вернувшиеся в Круги. С тех пор башня была переоборудована, и жилые комнаты сменились лабораториями, отданными в пользование спутнику и любовнику Инквизитора, тевинтерскому магу, а также другими рабочими помещениями, складом и еще чем-то - предназначение остального не представляло никакого интереса, и Трим не знал.
И еще был верхний этаж башни, всегда запертый на замок. Трим так и не смог узнать его назначения – никаких письменных сводок и докладов не было, из сослуживцев никто ничего не знал, подслушивание не дало никаких результатов, а обращаться с подобными вопросами к верхним рангам напрямую было бы верхом глупости и безрассудства.
Как выяснилось, именно туда Трима и вели.
Дверь была не заперта, а за ней оказалось удивительно пустое пространство комнаты без окон с редкими факелами, прикрепленными к стенам, деревянными балками на потолке, поддерживающими тяжелую пирамидальную крышу. Пол был устлан плотным слоем сухой соломы, в самом центре стоял простой деревянный стул без подлокотников.
Но пыточная, Трим знал, располагалась совсем не здесь, а далеко в подземельях под той башней, где на самом верхнем этаже жили вороны и вела дела сестра Лелиана.
Тогда что это за место? Оно было бы похоже на склад или попросту неиспользуемые комнаты, коих было достаточно в необъятном Скайхолде и по сей день, но тяжелый, не поддающийся никаких отмычкам, явно заколдованный замок отрицал подобные предположения.
Не место ли экспериментов Дориана Павуса? Данные на тевинтерца всегда утверждали, что он никогда не прибегал к запретным видам магии, в том числе к магии крови, но кто знал, что еще могло быть доступно и дозволено тевинтерскому магу с подачи Инквизитора?
Вот уж кто был непредсказуем в способах достижения собственных целей.
У небольшого, грубо сколоченного деревянного стола в углу помещения уже стоял сам Инквизитор, перебирая небольшие бутылки с неизвестным содержимым.
Стражники провели Трима внутрь, сажая на стул и крепко скрепляя его руки за спиной, поклонились Инквизитору и вышли, плотно закрывая за собой дверь.
Снова повисла та самая гнетущая тишина, что была вчера в темнице.
Теперь она длилась много дольше, а Лавеллан к нему даже не повернулся, продолжая перебирать бутылки, иногда беря какие-то из них здоровой рукой и поднимая выше к глазам, чтобы внимательнее рассмотреть содержимое. Триму оставалось только наблюдать за его действиями, плавными движениями, считать количество пряжек на его одежде – в ожидании он всегда что-то считал - изучать линии рабских, как он теперь знал благодаря Лидеру, клейм Фалон'Дина, оплетающих все его смуглое лицо.
Почему, зная теперь о природе письма на крови, Инквизитор все равно не снял этот знак принадлежности?
Вряд ли по причине незнания магии, его снимающей, так ведь?
Трим плохо разбирался во всех таких вещах. Лук со стрелами и кинжалы всегда были куда роднее и ближе его душе, чем какая-либо магия.
Интересно, его лук, лично ему сделанный при зачислении в ряды Инквизиции, с которым он потом никогда не расставался, уже отдали кому-то другому?
Трим любил этот лук. Простой в своем виде, но легкий, идеально ложившийся в его руку, он ни разу не подводил, всегда направляя стрелы точно в цель. За годы службы он, конечно, немного износился: уже не раз рвалась и менялась тетива, а древко получило несколько заметных царапин, обмотка рукояти поблекла и истерлась, но Трим не променял бы этот лук ни на какой другой.
Инквизитор тем временем продолжал спокойно заниматься своим делом, словно бы вовсе и не заметил появления заключенного в комнате.
Трим невольно цеплялся взглядом за его пальцы – длинные, тонкие, они были изящнее, чем у большинства представителей Народа. На них не было никаких мозолей, свойственных даже для магов – тяжелые посохи тоже оставляли следы на коже.
Лавеллан был очень красив. Грация, тонкие черты лица, узкие губы, прямой нос, длинные стройные ноги – все это встречалось у каждого представителя Народа, но вовсе не это притягивало взгляд.
Смуглая от природы кожа, необычно белые линии валласлина, сверкающие глаза цвета Тени и холодная, величественная отстраненность – вот что завораживало Трима.
Инквизитор был так же не похож на остальных эльфов, как и Лидер.
- Знаете, - вдруг даже для себя заговорил он, - я не перестану удивляться, что вы не присоединились к нам, когда узнали всю правду от Лидера. Мне всегда казалось, что вы отлично ладили и были весьма близки.
Методичный просмотр бутылок начинал гипнотизировать Трима.
- Мы были, - удивительно, но Инквизитор ответил совершенно спокойно и легко. – Но не я скрывался от Соласа два года, не давая ничего узнать.
- Но узнали же. Разве вы не презирали всегда шемленов? Не искали всего, что было связано с историей нашего Народа? - Трим спрашивал вовсе не на пустом месте. Он достаточно служил в разведке и прекрасно знал о многих поручениях и заданиях, отдаваемых Инквизитором еще до победы над Корифеем. Некоторые даже выполнял сам.
Все результаты позже были предоставлены Лидеру.
- Это так, - коротко ответил Лавеллан.
Он все еще стоял боком и перебирал бутылки.
Трим не знал, что его ждет от их странного содержимого, которое наверняка будет к нему применено.
- Тогда в чем дело?
Инквизитор помедлил, аккуратно ставя очередную склянку обратно на маленькое свободное пространство плотно заставленного стола.
- Как много вам рассказал Солас? - спросил он в ответ, опираясь теперь обеими руками о край стола, склоняясь вперед и только сейчас поворачивая к Триму голову.
Попытка начать допрос?
- Достаточно, чтобы были причины следовать за ним, - последовал спокойный ответ.
- Рассказал правду о Завесе? О том, что он и есть Ужасный Волк? О том, что за богов он запер по ту сторону? Что по его вине мы стали теми, кем являемся – жалкой тенью былого?
Не допрос. Инквизитор, видно, все знал и так. Возможно, даже немного подробнее, чем было известно большинству из них.
Он кивнул. А Лавеллан оттолкнулся легко от стола, выпрямляясь.
- Фен'Харел живет своим прошлым. Днями, свидетелем которых был сам. Днями, которые сам и творил. Он помнит о силе, мощи и красках того мира, о котором теперь рассказывает вам. О прекрасном времени, когда элвен правили, жили вечно, а в венах каждого магии было больше, чем собственной крови, - заговорил он медленно и тихо, обволакивая Трима своим спокойным бархатным голосом, затягивая в свою речь, мягкую и властно неторопливую. Инквизитор был всегда внешне собран и холоден, скуп на эмоции, но тем только страшнее и нереальнее становился.
Его могли любить или ненавидеть, могли идти за ним или против него, но не было того, кто бы не уважал Вестника.
- Он пьян мыслями о былом и готов пожертвовать этим миром, но что значит для него такая жертва? Пустое, ведь это время ему чуждо. Мы все ему чужие, мы все те, кого он готов положить на алтарь собственных стремлений к возвращению своего мира.
- Это не только его мир, но и наш, нашего Народа, нашей истинной природы, - возразил Трим.
Лавеллан кивнул.
- Я не спорю.
Инквизитор медленно зашагал в его сторону, едва шурша соломой под ногами, и остановился совсем рядом, смотря сверху-вниз.
И Трим вдруг увидел, что точно так на них глядит Лидер.
Высокомерно. Безразлично. С чувством собственного превосходства.
Только Лидер говорил с заботой и вниманием, улыбался на хорошие вести и просьбы о помощи и говорил с тоской о том, что ему придется сделать. Сожалея. Раскаиваясь.
И Трим верил в его эмоции. Как он мог не верить?
Инквизитор же оставался ледяным спокойствием и отстраненностью, всегда сохраняя широкую пропасть между собой и всеми остальными.
Он не скрывал безразличия, если только его и ощущал. Не скрывал своей жестокости.
- Я бы присоединился к вам, если бы не один ключевой момент, в котором я не согласен с Соласом.
Трим не любил не знать. Никогда. Потому он и пошел не солдатом, а в разведку, ибо так получить доступ ко всей информации было гораздо проще, а он просто жизненно нуждался в ней еще задолго до того, как спутник Инквизитора исчез с поля боя сразу после великой победы, становясь их Лидером.
И сейчас незнание того, что ждет впереди, накрыло Трима с головой.
Он сидел связанный, наедине с Инквизитором, которого предал, притом сидел совершенно не в пыточной камере, но на верхнем этаже простой башни в непонятном и пустом помещении, которое явно редко кем-либо посещалось уже очень долгое время.
Что от него хочет Лавеллан? Даже сейчас, когда всем понятно, что он ничего Инквизиции не расскажет?
Все те, кто присоединился к Лидеру, прекрасно понимали, он сам в том числе, что их дело не так просто, как и то, что для них все закончится жертвенной гибелью. Понимали и были готовы к такому испытанию.
Но помимо самих проблем претворения в жизнь плана по уничтожению Завесы были враги, которые хотели их остановить. Из них шемлены не стоили внимания, и едва ли какая-то из стран может стать для них препятствием: они не такое же государство, они повсюду и они нигде, они бесплотны и в то же время очень сильны. Они неизвестны и знакомы каждому.
Гномы едва ли смогут вовремя вмешаться.
Эльфы в большинстве примкнули к Лидеру.
Только один враг был серьезным.
И это была не Инквизиция.
Это был сам Инквизитор.
Тот, за кем пошел весь Тедас. Тот, кто этот Тедас спас. Ему все были обязаны своими жизнями, и если для пошедших по стопам Лидера это было не так важно — они сами хотят теперь вернуть старый мир, уничтожая этот — то для всех прочих это было весомо. Путы долга, обязательств за сохранение своих жизней.
Так Инквизитор мог легко вновь собрать вокруг себя многочисленную, сильную армию.
И это было далеко не все.
Инквизитор был умен. Силен, как никто другой из эльфов, ныне живущих. Да, он уступал Лидеру с силами богов, но не было ему равных среди прочих.
В конце концов, это Лавеллан победил древнего тевинтерского магистра.
Но было в Инквизиторе то, что делало его порой опаснее самого Лидера.
Если последнего можно было понять, были известны его принципы, мотивы и стремления, то от Лавеллана никто никогда не знал, что можно ждать.
Да что там, даже его любовник, по слухам, так и не научился понимать Инквизитора.
И сейчас Лавеллан стоял над ним, очень близко, практически нависая, и Трим совершенно не знал, чего ожидать.
Это бесило.
Это не давало покоя.
Это пугало.
Пугало, как и выражение его лица — холодное, отстраненное, и только глаза светились цветом некогда им же закрытой Бреши. Цветом Тени.
- И в чем же вы не согласны? - выдавил он, пытаясь разорвать с ним зрительный контакт.
Этого сделать не получалось.
Но он на самом краю зрения заметил отблеск ножа в руке-протезе Инквизитора и застыл. Липкий пот покатился ледяными каплями по позвоночнику.
Лезвие сверкнуло в свете факелов, подносимое к здоровой руке Лавеллана, прижалось к смуглому запястью, а после медленно и словно в предвкушении впилось в кожу и медленно пошло поперек руки, выпуская из вен первые крупные красные капли.
- Маленький трюк, на который меня вдохновила одна встреча в Тени, - будто поясняя, проговорил Инквизитор. - Ты же сохранишь его в тайне? Ведь многие могут прийти в ужас от некоторых способностей их любимого Вестника Андрасте.
У Трима все свернулось внутри от ужаса при виде того, как, произнося эти слова, Лавеллан улыбался кончиками губ.
Рука с выступающей на коже темной кровью, стекающей по запястью и капающей на штаны Трима, повернулась ладонью вниз и приблизилась к его лицу.
Инквизитор коснулся кончиками пальцев его лба, и тут же кровь ожила, вопреки притяжению устремилась вдоль руки, струйками побежала по коже, теплой липкой влагой касаясь лба, оплетая его лицо какими-то знаками.
Трим застыл, неспособный двигаться.
Кровь все текла, и он почти мог слышать звук ее движения, гул, нарастающий в его ушах, сердце, забившееся в судороге в его груди. Магия крови, магия демонов, он словно слышал их потусторонний смех, и почему они смеялись голосом Инквизитора, когда тот неподвижной статуей с только намеком на жуткую улыбку смотрел прямо на него?!
Металлическая влага продолжала путь, затекала в уши, застилала глаза, и острая боль ослепила, он пытался зажмуриться, но кровь уже обволакивала тонкой густой пленкой, проникала далеко под веки, и от боли хотелось выть и выцарапать, выдрать глаза, только бы прекратило так резать, так болеть.
Кровь забивалась в ноздри, заполняла отвратительной металлической вонью, пыталась проникнуть в рот, дальше, глубже, заполнить легкие, вывернуть его нутро наизнанку, проступить кровавым потом на коже.
Он тихо завыл сквозь плотно сжатые губы и забился в плотно держащих его веревках. Путы впивались в кожу, прорывая, истирая ее до судорог, до немых пальцев. Ноги, привязанные к ножкам стула, задергались в конвульсиях.
Боль слепила, глушила, охватывала красной пеленой разум, и сквозь плотный пульсирующий туман он едва слышал тихие слова на неизвестном языке.
Он не скажет, он выдержит боль, любые пытки.
Он не предаст Лидера.
Не предаст же?
- О, это вовсе не допрос, - услышал Трим сквозь боль и застонал от все нарастающей рези в глазах.
- Это только начало, - забрался шепот Вестника в уши.
А потом все пропало.

Трим открыл глаза.
Он стоял на вершине небольшого холма, поросшего зеленой травой. Пологий склон позади сменялся резким обрывом у самых его ног, а дальше, в долине внизу, раскинулся огромный город.
И Трим никогда не видел такого великолепия, а ведь ему довелось побывать во многих уголках Тедаса.
Но нигде не было ничего даже отдаленно похожего на тот огромный город, что был у его ног.
И если это именно тот город, о котором он думает, то его возвращение стоит любых усилий, любых жизней, которые понадобится отдать.
Высокие каменные шпили устремлялись далеко в небо, исчезая в низких густых облаках. Изящные, величественные башни возвышались над резными тонкими арками, дворцами из белоснежного камня, в неверном свете отдающего зелено-голубым оттенком, домами с ажурными окнами, вымощенными улицами с освещающими их магическими фонарями, деревьями, ветви которых переплетались со зданиям, смешиваясь в единое, гармоничное целое. Магические лучи соединяли верхушки башен, то затухая, то вспыхивая вновь, в некоторых местах пульсируя и не исчезая вовсе.
Трим с трудом оторвал взгляд от города, чтобы обнаружить в траве узкую тропинку вниз, к подножию холма, где он вышел на широкую каменную дорогу, ведущую в город.
Вокруг не было ни души, но впереди раздавалась изумительная, ласкающая слух музыка, и Трим поспешил к высоким ажурным городским воротам.
Те распахнулись без всякого признака чьей-либо помощи.
Словно те открыла магия.
Трим, боясь свернуть себе шею в попытках рассмотреть все, что было вокруг него, пошел по широкой улице, по обе стороны которой стояли совершенно разные, но все одинаково совершенные, здания с узкими окнами, украшенными резьбой по камню.
Трим не придал значения, что вокруг все еще не было никого.
В конце улицы Трим остановился перед большим зданием с одной из тех башен, шпиль которой спрятался в облаках, сквозь которые пробивались сине-зеленые лучи света, направленные к другим шпилям ниже.
Храм.
Музыка резко стала громче.
Вне всяких сомнений, этот храм был посвящен кому-то из его богов. Митал? Джуну? Андруил?
Да и какая разница? Это был самый настоящий храм, не руины, не жалкие остатки, а стоящий во всем своем великолепии в его, эльфийском, городе.
Стоило Триму войти внутрь и закрыть за собой широкие двустворчатые двери, музыка резко стихла.
Высокие и тонкие колонны поддерживали арочный свод, исчезающий в полумраке храма. Небольшие шары сине-зеленого света висели чуть выше уровня эльфийского роста, слабо освещая контуры каменных плит на полу, оснований колонн и множество склонившихся пред алтарем фигур.
Храм был полон эльфов, что стояли на коленях, повернув лица к алтарю, и не двигались.
Никаких людей.
Никакой ложной Андрасте.
Никакого фальшивого Создателя.
Храм с молитвами, обращенными к истинным богам.
Таких уже давно нет в Тедасе, одни только каменные разрушенные воспоминания, увитые зеленью.
В полумраке он разглядел в противоположном конце храма алтарь.
Но вместо статуй там был пустой массивный трон из белого мрамора.
Трим сделал шаг, и вдруг эльфы зашевелились, все поднимаясь с колен, пугающе беззвучно, и медленно начали поворачивать головы в его сторону.
И он едва не закричал в голос, рассмотрев их лица.
Бледные как полотно, с кривыми линиями черных вен под прозрачной кожей, потрескавшимися сухими губами, пустыми глазницами с вытекающей из них кровью, идущей вниз по щекам, высыхающей, не доходя до подбородка, жесткой черной коркой.
И черты их были одинаковы. У мужчин и женщин, у взрослых и детей было одно и то же лицо.
Его собственное лицо.
Собственное гниющее лицо.
Эльфы, смотря на него ужасающе долгие минуты, сдвинулись с мест и, не отворачивая от него голов, не сводя взгляда пустых кровавых глазниц, с неестественно вывернутыми шеями зашагали ближе к алтарю, вытаскивая каждый откуда-то из складок изодранных и окровавленных одежд острые ножи.
Они выстроились в шеренги, и каждый по очереди подходил к трону, шептал что-то сухими губами в трещинах - Трим не мог разобрать свистящих слов - а после подносил нож к собственному горлу и перерезал его, с глухим стуком падая у изножья каменного престола.
Один за другим. Десятки, сотни эльфов с его лицом.
Его мертвым лицом.
Его белым лицом.
Ложились и падали друг на друга в многорукие и многоногие горы истекающих кровью тел.
И Трим вдруг увидел, как мертвые лица преображаются, расплываются их черты, и проступает то снова он, то мать, которую он помнил по своему, кажется, такому далекому детству, то две маленьких сестры, обе порой на одном лице, то напарник, которого он отдал на съедение медведю, то друг, с которым он вместе ушел в армию Лидера.
Лица расплывались и заострялись вновь, мертвые, с кровавыми глазницами, белой кожей и черными ветвями вен.
И губы их шептали, смешанный неразборчивый шепот сливался в единую речь, становясь все громче и отчетливее.
- Старые боги – кровавые боги.
- Старые боги – мертвые боги.
- Старые боги – ненужные боги.
- Рабами жили мы.
- Рабами сражались мы им на потеху.
- Рабами умирали мы.
Многорукие и многоликие горы истекали кровью, и голоса их текли в уши подобно этой крови.
И Трим вспомнил все.
И закричал.
Глаза его видели кровь, налипшую на них.
Видели трупы с расплывающимися лицами.
Кожей он чувствовал липкую влагу на лице, на шее.
Кожей он чувствовал пронизанный кровавой магией воздух храма.
Ушами слышал он шепот мертвых тел.
Ушами слышал он музыку холодного низкого голоса:
- Вы ослабили нас, но мы восстанем.
- Старые боги – кровавые боги...
- Вы проникли к нам – мы истребим вас в наших рядах.
- Старые боги – мертвые боги...
- Вы верите прошлому – я покажу вам будущее.
- Старые боги – ненужные боги...
Оплавленные лица с кровавыми глазницами и ветвями черных вен больше никогда не покидали Трима.

Он говорил весь вечер. Имена, даты, фразы Ужасного Волка. Кто предал. Кто предаст.
У кого в складках спрятан деревянный волчий клык
Он говорил через шепот мертвых сухих губ, а в голове сквозь полупрозрачные оплавленные лица продолжал видеть и слышать:
- Ошибка Соласа в том, что он избрал путь труса, не желая менять этот мир, делать его лучше, совершеннее, лепить из него с огромным трудом, но по собственному желанию то, что нужно, - говорил Инквизитор, широким движением слизывая собственную кровь с запястья.
- Ошибка Соласа в том, что он хочет вернуть уже однажды изжившее себя и даже не думает, что можно создать что-то новое, лучше прежнего, - говорил Вестник Андрасте, проводя широкой стороной ножа по губам, стирая кровь со стали ножа.
- Ошибка Соласа в том, что он хочет вернуть тех, кого уже однажды запер по ту сторону Завесы. Тех, кто может помешать и все испортить, - говорил Лавеллан, и зеленые глаза его сияли ярче факелов на стенах.

Солас уже знал, что его ждало после получения очередного послания в Тени от того, кто так долго виделся внимательным и благодарным слушателем. И был таковым, но скрывал за простым интересом слишком много другого. Страшного.
Он совершал это путешествие уже пугающе часто.
Огромная статуя волка на просторах Долов, посвященная Фен'Харелу, была ему знакома еще со времен борьбы с Корифеем. Здесь он впервые путешествовал по Тени, взяв с собой спутника из реального мира.
Взяв Инквизитора.
Под каменным волком, как и ожидалось, был эльф.
Он сидел на холодной и мокрой после дождя земле, скрестив ноги, и ритмично раскачивался корпусом взад-вперед.
Солас подошел ближе, понимая, что увидит.
Кровавую корку на белках широко распахнутых ослепших глаз. Дергающиеся словно в судорогах пальцы. И белые губы, шепчущие в никуда:
- Смерть старым богам, время нового бога, сильного бога, великого бога. Смерть старым богам, время нового бога, справедливого бога, истинного бога. Полководец вначале, король потом, бог в конце. Смерть старым богам...
Эльф все раскачивался, дергал пальцами и не моргал, пока Солас доставал из-за пояса короткий охотничий нож.
Смерть была здесь даром и избавлением от кошмаров.
Нужно было сжечь тело.

- А я хочу создать новый мир из этого. Лучше всех прежних. И мне не нужны конкуренты или соперники. Так что пусть старые боги, которым мы так долго и бесполезно молились, останутся в Тени. А Ужасный Волк, если не поймет свои ошибки, умрет от рук нового бога.